Назад
|
Леди Пикси Последнее небо Да кто же он, дружок твой?! Пару лет я
набиралась мужества, чтобы перечитать «Последнее небо». Боялась. Ведь как
пишется любая толковая ррецензия или тем паче книгопортрет? Когда произведение уже знакомо, обычно можно
позволить себе продуманную неосторожность. Защитные барьеры опускаются, эмоции
героев и общая тональность мира, книги беспрепятственно допускаются внутрь,
накапливаются, пока не заполнят всё доступное пространство. И только когда
книга дочитана до конца, до последней точки, накопленный эмоциональный заряд
можно выплеснуть вовне, дабы он принял форму. Какую-то. Заранее обычно не
угадаешь. Вот такая
технология. И моя проблема теперь, думаю, понятна: я не леди Тресса, Зверя точно не потяну Если
уж попытка вместить Паука далась так дорого… С Волком лучше даже не
пробовать, во избежание. Так что читала роман с осторожностью, аккуратно и по
краешку, и получилось то, что получилось. На сугубую истинность понимания я не
претендую, это было бы глупо – с сущностями такого масштаба. Просто на данном
этапе моей жизни прочлось так. …Наверное,
это было зачем-то нужно: выпустить нечеловеческую сущность в мир в хрупкой
человеческой оболочке, не дав возможности прежде осознать себя и свою природу.
Пути столь высоких Сил неисповедимы, и нам, короткоживущим смертным, априори
недоступны. Но и мы, оказывается, не вовсе бесполезны, нет: нам была доверена
сомнительная честь воспитания Зверя в своих рядах. И люди оправдали, да! Уж
лучше бы они этого не делали. В этот раз,
когда вся сюжетная канва была уже хорошо знакома, моё внимание сосредоточилось
на характере Зверя и «мемуарах» его наставника. Нет, на лавры
достославной из достославных я претендовать не в силах – не дано! – и «тихое,
спокойное счастье и обычную жизнь» (Ц) для Олега пророчить не стала бы ни при
каких поворотах его судьбы. Но то, что из нормального чудовища (!)
сделали запредельный ужас – целиком людская вина и заслуга. Личность
«магистра» Смольникова на этот раз меня буквально
сокрушила. До онемения. Самодовольное, эгоистичное, равнодушное, настолько
буднично жестокое существо… У меня просто слов не
хватает на то, чтобы выразить всю неестественность обыденности
происходившего с точки зрения «архитектора реформ». Педагог, блин!! С
наивной гордостью несмышлёного ребёнка магистр соорудил из найденного
бесценного самородка свистульку, проковыряв в нём где
попало дырочки и напрочь опустошив драгоценную сердцевину. И теперь носится с
ней, хвастаясь направо и налево, и радуясь тому, что удаётся извлечь из
искалеченного инструмента несколько хриплых, диссонирующих нот. И ведь самое
страшное – Смольников действительно любил своего «Олежку»! Да, любил. И
гордился. И верил в него. Вот где истинное-то уродство, вот где неизбывное Зло
и полная безнадёжность при том: нет зверя
страшнее человека с его бессмертной душой. Нет и не будет
никогда. Сын Утра, Тёмный Властелин и прочие высокие лица – они часть
Мироздания. Они неизбежное, необходимое, классическое Зло. Они при исполнении,
в конце-то концов, «ничего личного». Но спаси нас, Господи, от азартной
самодеятельности энтузиастов-дилетантов! Итак,
любовно соорудив из Тёмного Ангела отвратного кровавого палача и
попользовавшись им вволю, Смольников дрогнул сам в какой-то момент, за что
незамедлительно и жестоко поплатился. И не думаю, что Искусителю пришлось
прилагать для этого хоть сколько-то значительные усилия. Волк немедленно
сорвался с привязи и перегрыз горло своему дрессировщику – быстро и без
сантиментов, как учили. И ушёл в отрыв. У романа два
главных героя, да. Олег Зверь, чудовище и пилот, и Дитрих фон Нарбэ, человек и пилот. Точка соприкосновения видна
невооружённым глазом, не правда ли? Зверь был удивлён, когда обнаружил, что
кто-то ещё способен выйти за барьер. Но я, пожалуй, далека от того,
чтобы считать такую способность качеством нечеловеческим. Скорее наоборот – надмировые силы практически ничем в своём могуществе не
ограничены, они изначально бездонны, следовательно, способность прорваться за
– это привилегия и слава детей человеческих. Так что Зверь… Эхх,
Зверь… Всепоглощающая любовь к небу и умение летать
слившись душой с машиной, без помощи собственных крыльев, нетипичны для его
породы. Он намного больше человек, чем привык о себе думать. «Я создал
легенду, в которую поверил мой мальчик. Я помню, что это моя легенда, я помню,
как придумывал её, как подгонял друг к другу факты и вымысел, как подсовывал
Олежке книги, фильмы, музыку… Я помню всё это разумом. · Из Зверя
вышел бы не самый худший ариец, Зверю не
хватило времени, чтобы понять что-то новое. Элементарно не хватило. Он начал
пробуждаться, в точности как машины под его обманчиво ласковыми руками. Он с
болезненным удивлением, с непривычной для себя завистью слушал рассказы Гота о
семье и фамильном замке – о детстве, которого мальчишке Олегу досталось так
немного. Он начал воспринимать людей не только как «батарейки», но уже как
«инструменты» - прогресс, однако! Да, он не любил Улу – он, совершенное
зеркало, нопэрапон, психолог-практик – но он оценил
её. Как человека, как специалиста, как женщину, наконец. И, конечно, Гот. Знаменитое готово «вдвоём-то?» сразило палача и убийцу
наповал. Волк, привыкший быть пусть не над, как его
пытались учить, но вне, как выбрал он сам, впервые осознал, что можно ещё,
оказывается вместе. Так… непривычно. И так притягательно. Зверь очень
простой парень. Как монтировка. И такой же недоверчивый. Десять лет,
практически с детства, из него настойчиво ваяли совершенного экзекутора.
Неожиданно открывшаяся бездна – что возможна другая жизнь и другие основы для
взаимоотношений – это было революционно в полном значении слова. Купиться немедленно на такую заманчивую провокацию Зверь
позволить себе не мог, столь нерациональный поступок не в его привычках.
Требовалось время для обдумывания. Да, несколько месяцев сидения на Цирцее
заронили в душу палача едкие споры новых, будоражащих мыслей, но этого срока
оказалось катастрофически недостаточно, чтобы осознать изменения и, возможно,
принять их. Не все, разумеется, но хотя бы часть. Ещё год, хотя бы полгода, ну
хоть несколько месяцев! Понятно, против натуры не попрёшь, и сколько волка в
агнца не ряди… Но всё-таки… Даже теперь Зверь ушёл с
Цирцеи не тем, кем когда-то на неё высадился. Теперь Гот. Милорд был
великолепен. Впрочем, как всегда. Характер, мозги, харизма
почище чем у Ландау, умение командовать. И уж конечно
способность летать. Я всё ещё надеюсь дождаться когда-нибудь романа о членах
семейства фон Нарбэ – право же, там есть о чём
поведать миру. Фон Нарбэ умеют видеть. Кто как не Гот
первым на Цирцее произнёс роковое слово «Зверь!», перепугав непрошибаемого
обычно Волка до немоты, до потери самоконтроля? И это не было совпадением. Если
уж отец Дитриха обладал способностью видеть чёрный замок,
возвышающийся над Ауфбе… Мне кажется, фон Нарбэ рождаются сразу с крылатой душой – а Небо лишь
терпеливо ждёт, когда же они подрастут. Аристократия в лучшем смысле. Во время
откровенного разговора в небе, когда Гот сумел вытянуть из Зверя столько
признаний, он, тем не менее, не задал два судьбоносных вопроса: «Сколько?» и
«Как?», ответы на которые могли бы изменить многое.
Учитывая фамильное чутьё фон Нарбэ на представителей
Семейки… Полагаю, Гот подсознательно не желал услышать
на них ответ. Зверь же и припечатал его однажды отменной ёмкой характеристикой:
«Ты, майор, умница. Но романтик. Тобой управлять даже проще, чем другими» - сквитались. Агга, так всё и есть.
Дитрих выдал Зверю кредит доверия – огромный, щедрый и с точки зрения обычной
логики незаслуженный. И я думаю, что он был прав, ёлки!! Вот только времени не
хватило. С решением
майора вопреки обещанию всё же Зверя казнить, мне до сих пор не всё ясно. Не
могу ухватить тонкость: решение было принято потому, что о смерти бойцов от его
рук узнал сам Гот или же потому, что узнали посторонние? Насколько я поняла,
действия Зверя на Земле судья во внимание не принимал. То есть, был ли поступок
совершён только ради поддержания дисциплины или же из-за личных принципов
самого Гота? Склоняюсь ко второму, но всё же не уверена
до конца. Финальный
всплеск насилия расставил всё по своим местам. Зверь вернулся назад, в свою
было сброшенную волчью шкуру, и испытал даже облегчение – жизнь снова стала
простой и понятной. Вот он – Зверь, вот люди – еда. Одно плохо: Волк,
уверенный, что вырвался на свободу, обнаружил, что самая длинная, самая тонкая
и прочная сворка оставалась им все эти годы незамеченной. Тот, чьё имя лучше не
называть, имел на волчонка свои планы. И был настолько уверен в том, что всё
идёт как надо, что предоставил ему возможность побегать на воле ещё. А Гот убил
друга, да. Что за дело Тому, о ком лучше было бы промолчать, до чувств и эмоций
людских? Даже лучших из нас Он способен использовать как загонщиков. О романе как
таковом. Резюме: знакомство обязательно. А дальше –
как уж нервы позволят.
“ПОСЛЕДНЕЕ
НЕБО” КНИГОПОРТРЕТ |
Назад |