Н.Игнатова

Лаирри

Солнце коснулось пальцами твоих волос, тонкими, прозрачными, золотыми пальцами. И не смогло, не захотело погаснуть. Восхищенное, изумленное, растерянное.

Когда это было?

Так недавно, господи. Тогда же, когда ты родилась.

Закатное небо зажгло зеленый луч, тот, единственный, который дано увидеть лишь немногим. Я видел его. Я знаю какого цвета твои глаза.

В них прозрачные волны, доверчивые и звонкие, как теплые хрустальные котята. В них чистые переливы песен прибоя. В них просвеченная луной ярость штормовых валов. И в них солнце.

Во всей тебе солнце.

Солнечная улыбка.

Солнечный взгляд.

Солнечные волосы.

И хрупкая надломленность гаснущего луча.

Столько вызова в голосе, в словах, в стремительных и точных… точеных… отточенных движениях. Столько бравады и беззащитности.

У тебя жесткие ладошки. У тебя упрямый подбородок. В тебе воля, и сила, и мужество, доступные не многим мужчинам.

Но сводит с ума изящно вырезанный изгиб от талии к широким, округлым бедрам. И щемящая нежность в идеальных полушариях твоей груди. И кожа у тебя… Боги, какая у тебя кожа. В ней соленый ветер, в ней жестокость пустынь, в ней холод светлого утра и дразнящий жар безлунной ночи.

Чего ты боялась, боишься, будешь бояться?

От чего прячешься в собственной, созданной для света душе?

Острая, убийственная, гибкая, тонкая, как эннэмская сабля.

Большеглазая, ломкая, чуткая, нежная.

Женщина.

Живая. Женщина моря и солнца.

Лаирри. Лири. Лауреллас.

Как имя твое? Имя, а не глупое, смешное, наивное прозвище. Оно подходит тебе не больше, чем дерюжное платье принцессе крови. Грубой ткани не скрыть благородства осанки, не спрятать привычки повелевать и царить. Глупому прозвищу не убить твою красоту. Твою настоящую красоту.

Ты не хочешь увидеть ее? Сравниваешь себя с другими. Меряешь, измеряешь, вымериваешь.

Ты знаешь о ней. Ты не сомневаешься в ней. Ты давно уже все поняла и решила.

Неповторимая, неподражаемая, дочь солнца и прозрачной воды. Или сестра? И кем приходится тебе хрупкая льдинка месяца? А злая снежная крупа, до крови рассекающая лица? А сумасшедший летний дождь, налетающий с шумом и яростью и оставляющий за собой пьяную свежесть? Ты родственна по крови жестким изломам молний. Ты своя для призрачного цветка одуванчика.

Ты…

Я лучше нарисую тебя. Я нарисую солнце и океан, и метель, и летнюю грозу, и полуночный дождь, и соловьиную песню, и крик падающего на добычу сокола.

Я нарисую.

Это будет мир.

И это будешь ты.

И это, наверное, будет правильно.