А.Папченко

Город-мальчик.

Наверное это слишком смелое допущение, что города обременены комплексами людей проживающих в них, однако как и любое допущение оно имеет право быть высказанным, хотя бы лишь затем, чтобы его можно было опровергнуть.

Я тогда жил в частном доме своей бабушки, в миниатюрном даже по провинциальным меркам, поселке Ямполь. Все это происходило на Украине, её северо-восточном, лесо-степном углу, примыкающем к Брянской области. Мне тогда было лет восемнадцать.

Помню, как то раз, проводив после танцев свою подружку, вернулся домой и находясь в великолепном состоянии духа, тщетно пытался уснуть, когда в дверь постучали.

– Вот так вот, – сообщил из-за двери мужской голос, – нас ссадили с поезда. Жена рожает. Понимаете? В вашем роддоме. Вот так вот...

Я понимал. Моя бабушка работала акушером, а роддом вон, через дорогу. Мне просто не понравилась интонация с которой он просил о помощи. Словно я ему был обязан её оказать. Он был самоуверен.

Я открыл дверь – незнакомец был плотного сложения, ему было что-то около двадцати пяти лет и одет он был во что-то не запоминающееся.

Я постелил ему на веранде и отправился спать. На следующее утро бабушка мне выговорила – как так я пускаю в дом незнакомых людей, а вдруг ворюга какой? Мне её опасения показались смешными...

Незнакомца звали Серега. К двенадцати часам он успел обследовать наш поселок вдоль и поперек и вернулся в дом в замечательном настроении. Он много смеялся и был легок в общении. Он говорил; о газопроводе который они тянут через север Свердловской области, о ресторанах города Свердловска, в которых он пил, он говорил о Свердловске. Вот тогда то я впервые и услышал о том что столица СССР должна быть в Свердловске. Помню я удивился – почему?

– Ну, так у нас плотинка, – сообщил Серега. Это слово "плотинка" в его устах звучало торжественно и значительно, впрочем точно так же значительно как "газопровод", "ресторан "Космоса"", "Свердловск".

– Что такое "плотинка", – удивился я.

– О! Плотинка это плотинка. Ну?

Я был крайне наивен в ту пору, но не настолько чтоб не чувствовать недостаточность приведенного Серегой аргумента...

– Столица должна быть в Свердловске. Плотинка, "Космос", "Уралмаш"... Ну? – Он смотрел на меня прямым, плакатным взглядом и улыбался как Гагарин. Наверное я должен был чувствовать значимость аргументов, но я почему-то смутился – мне вдруг показалось что он дурачит меня, разыгрывая из себя мифическую рабочую косточку.

Ребенок родился мертвым. Бабушка попросила меня сказать об этом Сереге. Я подрабатывал тем, что разносил телеграммы и видел, как иногда бурно реагируют люди на подобные известия, но скрепя сердце согласился.

– Вот так вот, – сказал Серега, снимая с лица улыбку. И опять я почувствовал ненатуральное в том как он трагически морщился. У него это получилось преувеличенно значительно и от этого несколько картинно. Как будто для Сереги было важно, как я оценю его реакцию на печальное известие. Но к тому времени я уже знал что горе не нуждается в свидетелях. Тем более в оценках. Человек в горе всегда одинок. Впрочем, наверное, и в радости тоже.

– И где у вас здесь только гроб заказать?

Вечером мы сидели в нашем провинциальном ресторане. Подошли мои друзья и я представил им Серегу.

– Вот так вот... – тут же напяливая на себя трагическую мину произнес Серега, и потом уже весь вечер не расставался с ней. Он, наверное, хотел чтобы я рассказал о его несчастье. Наверное ему казалось, что его история, рассказанная мной, будет выглядеть значительнее. Но я решил не подыгрывать ему. Тогда Серега сам поведал о своем горе. И понимая что слова здесь бессильны, мои друзья весь вечер утешали моего постояльца водкой. И нужно сказать Серега не очень сопротивлялся – к тому времени как нас выставили из закрывающегося ресторана, он, перемежал трагическую мину на своем лице, с плакатной улыбкой и значительно обменивался с нами самыми скабрезными анекдотами.

Помню, как удивилась моя бабушка, когда на её резонный вопрос, где это мы с Серегой так набрались, мы сказали ей, что в ресторане.

На следующий день я помог Сереге похоронить его дочь. По дороге с кладбища я, чтоб отвлечь постояльца от трагических раздумий, заговорил с ним о штакетнике перед домом. Что вот, дескать, надо бы подремонтировать, а то куры забираются на клумбу и разгребают её. Да вот где-то нужно раздобыть брус... Серега поддакивал значительно. Помню, вернувшись с кладбища, я зачем-то вошел в дом, и тут с улицы раздался громкий треск. Я выбежал во двор и своим глазам не поверил – Серега ломал штакетник. Я еще не успел понять что происходит – а разломанный штакетник уже валялся на земле.

– Ты чего? – обалдел я.

– Вот так вот... – довольно потер руки Серега, – А то так и не соберешься. А так уж деваться тебе некуда. Нужно строить новый забор. Ну?

Счастливые куры бежали со всех ног к клумбе – наконец-то они дорвались до заповедного места. Любимые бабушкины георгины полегли последними...

К ночи следующего дня жену Сереги выписали из роддома и я впервые её увидел. Почему-то я представлял её другой. Мне почему-то казалось что она, такой же, как и её муж, беззаботный человек. Но у неё было серое осунувшееся лицо. Будто в пыли. И она подолгу не отводила взгляд. Ты уже договоришь, а она еще некоторое время смотрит напряжено на тебя, словно ждет продолжения фразы или мысленно взвешивает каждое, из произнесенных тобой, слов...

Мы пили чай на веранде. Чемоданы уже стояли у порога. Серега значительно сверкая плакатной улыбкой рассуждал о несовершенстве медицины. И бодро похлопывал жену по плечу. Она напряженно глядела в пол. И улыбалась, как будто ей было неловко за инфантильность мужа, которая, быть может ранее была ей не так заметна. А вот теперь...

Потом они собрались уходить.

– Ты не донесешь мне до вокзала чемоданы? Ну? – спросил-сказал, как всегда с утвердительной интонацией, Серега.

– Нет.

– Почему? – по моему впервые с тех пор как я его увидел, удивился Серега.

– Не хочу.

Серега некоторое время молчал. А затем, продолжая плакатно улыбаться, произнес:

– Ты только не это... не обижайся. Но я тебе скажу – тут у вас на Украине все куркули. Ну? – и предложив мне этим "ну" присоединиться к его мнению Серега значительно помолчал, – Имею в виду – так вот всё как-то у вас. Всякий тащит всё себе. Не то что у нас. У нас, брат ты мой, в бригаде на газопроводе все общее... – Серега поперхнулся пафосом.

– Замолчи, – одернула его жена.

Они ушли, а я вернулся в дом, взял школьный атлас и нашел город Свердловск на карте... Ничего, такой город. Довольно жирный кружочек.

Я вышел на крыльцо. Ночь. Середина августа. Срываясь с ветвей, падают на землю яблоки. И стучат – тук... Потом еще. Упруго. Как сердце. Как сердце страдающее аритмией...

Прошло много лет. Так случилось, что однажды, теперь уже я сошел на перрон с поезда. Экспресс отправился дальше, а я остался. И уже восемнадцать лет я свердловчанин. И казалось бы должен был давно привыкнуть к городу, но нет-нет да и всплывет в памяти та давнишняя история и город вновь видится мне отстранено. И я ищу в нем причины невосприимчивости к боли. Быть может потому что так много камня? Или потому что он так молод? По историческим меркам город подросток...

Екатеринбург строит себя и сносит построенное до основания, чтоб строить себя вновь, словно ребенок играя игрушечным конструктором, к серому никчемному кубу завода "Автоматики" вдруг прислоняет цветной многоугольник Театра кукол. Более несовместного сочетания не сыскать... Город убивает самодержца, затем опомнившись кается. И первое и второе с каким-то детским энтузиазмом, за которым не чувствуется ни искренней ярости, ни искреннего покаяния... Город мечтает быть столичным, но "вымыть за ушами" т.е. почистить улицы от грязи, не способен, ссылаясь на то, что дескать он работает... Екатеринбург плотно сбит. Этакий крепыш. Город жмется к центру, со скандалами втыкая шпильки многоэтажек в уже обжитые дворы, и в то же время позволяет себе десятилетиями не замечать залысины пустырей и покосившиеся одноэтажные хибары, в том же самом центре... Вот к примеру пустырь на улице Малышева, рядом с гостиницей Большой Урал.

Город-мальчик. Судьба взвалила на него мужскую работу, и ответственность.

Ты опора, сказали мальчику, и от тебя зависит, армия, страна. Петровская, российская, советская. Пока отец не вернется с фронта, похода, войны, сказали мальчику. Пока не наступит мир во всем мире.

Вот такой город, на вырост. Город с очень серьезным выражением лица, с детской нечувствительностью к боли, и комплексами безотцовщины.

Береги его Святая Екатерина...