Н.Игнатова

Сбой программы.

(фрагмент)

Она вошла в ложу с опозданием. В здешнем свете это считалось хорошим тоном. Действие уже шло вовсю, и главный герой мужественно соображал, как же так вышло, что он влюблен в женщину, которую сам же зарубил собственным же топором.

Ладно, грех жаловаться, спектакль был поставлен недурно. Да и автору пиесы стоило отдать должное. В общем, что режиссер, что сценарист, что труппа - все своей громкой славы заслуживали. В зале плакали не только дамы, и Зверь наслаждался, аккуратно изымая эмоции.

Хорошая драма. Тот редкий случай, когда актеры забывают о том, что они всего лишь играют роли. То есть, действительно забывают. По-настоящему. Настолько, что даже читающий в душах вампир готов им поверить.

И тут вошла она.

Зверь краем глаза уловил движение в пустовавшей до этого ложе, покосился туда без особого интереса… И напрочь позабыл о спектакле, о зрителях, о дурочке Анжелике. Даже эмоции забирать перестал. Своих вдруг в избытке стало.

Она была прекрасна.

Она была действительно прекрасна. Совершенна. В настоящем совершенстве должен быть какой-нибудь изъян, неровность, щербинка, за которую цепляется душа и, в мучительном восторге, не может сразу сорваться с этого крючка.

И не сразу не может.

Зверь видел ее глаза, удлиненные к вискам, огромные и сумасшедшие.

Щербинка. Эта женщина безумна. Она прекрасна и в душе у нее хаос, и отвести от нее взгляд нет ни сил, ни желания.

Да что это такое? Что происходит, черт побери?!

Он вздохнул и отвел глаза, уставившись на сцену. Там что-то происходило. Герои жили, зрители сопереживали, эмоции окутывали зал плотным цветным облаком.

Плевать. В себя бы прийти.

Зверь почувствовал на себе пристальный, изучающий взгляд, несколько секунд выдерживал его, стиснув зубы и пытаясь вникнуть в действие, потом сдался.

Она смотрела с любопытством и ожиданием. Улыбнулась. Чуть кивнула, давая понять, что заметила и отметила в переполненном зале именно его, Зверя… и что ведет он себя как-то не так, не так, как должен бы…

Только вернув поклон, Зверь сообразил, что нахлынувшие эмоции спрятал за привычно наведенным пологом. Спасибо Учителю. Пошла наука впрок. И все, что она может разглядеть - это ровный интерес к премьерному спектаклю, и, может быть, легкое любопытство к ее собственной персоне. Легкое. Так, скорее, для приличия. Все-таки, красивая женщина появилась. И, наверное, не абы кто. Ложа-то правительственная.

Полные алые губы шевельнулись, и тут же рядом с ней возник некто, демон или полукровка. Согнулся, прислушиваясь к словам госпожи.

Зверь тоже прислушался. Точнее, присмотрелся. Науку чтения по губам еще никто не отменял. Тем более, по таким губам. По ним читать одно удовольствие, наслаждение просто - следить за движениями, за проблесками белых зубов в сладкой, чувственной влажности. Только представить себе, что этих губ можно коснуться, поцеловать, почувствовать, как они ответят на поцелуй…

"Стоп! - сказал себе Зверь, усилием воли успокаивая заколотившееся сердце, а заодно призывая к порядку весь оживившийся организм, - стоп! Отставить! Воображению - спать! Команда "умри", понял, ты, Казанова недоделанный!"

У него получилось. Почти. Ну, достаточно, чтобы соображать, а не фантазировать.

- …вон тот красивый мальчик, - говорили ее губы, - да вон же, взгляни, смуглый блондин, скуластый такой. У него в глазах огоньки, видишь?

- Чародей, госпожа моя, - сообщил демон.

- Я вижу, что чародей, - ее черные длинные брови недовольно нахмурились, - я хочу знать, кто он, откуда и чем занимается.

- Будет исполнено, госпожа моя.

Демон согнулся еще ниже, видимо, поклонился. Потом выпрямился и убрался из ложи.

Почти сразу туда вошли двое. И Зверь едва удержался, чтобы не зажмуриться - так больно стало глазам. Как будто хлестануло по сетчатке ослепительным светом шоковой гранаты. Один из вошедших - высоченный, мрачный, казалось, действительно сиял. Свет исходил от золотых волос, от синих, очень ярких глаз. От снежно-белого смокинга. Свет. Неземной. Нечеловеческий.

"…как от отца Грея, - сообразил Зверь, - отворачиваясь, но краем глаза продолжая следить за ложей, - как от святого".

Да. Только отец Грей не ослеплял своей святостью. Свет его был мягким и добрым, и теплым. Иногда хотелось закрыть глаза и раствориться в этом тепле. Поверить.

Верить этому было страшно.

Она говорила о чем-то с великаном. О чем-то, понятном лишь им двоим.

Тот, кстати, не кланялся. Он просто оперся рукой о спинку ее кресла, и слушал, склонив голову. Один раз улыбнулся. А когда она, закончив, протянула ему руку, он лишь подержал ее ладонь в своей. И улыбнулся снова, укоризненно и с легкой насмешкой.

- Упрямец, - сказала она.

Золотоволосый прижал руку к сердцу. Кивнул и ушел.

Только теперь Зверь разглядел второго - черного и пейсатого, как есть еврея, причем из закоренелых, то есть, такому самое место было бы в зелотах, или у каких-нибудь страшных израильских коммандос. И чтоб звание не меньше полковника. По сравнению с сияющим великаном, черный впечатления не производил, зато сейчас видно стало, что и он - мужчина крупный. Только не вверх, а в стороны. Причем, сразу во все. Этакий носатый шкаф. Весь в черном.

Еврей уселся с ней рядом, она прильнула к нему, взяла под руку, склонила голову на плечо. И Зверь тут же переименовал его из еврея в "Жида".

Она что-то говорила, Жид что-то отвечал. Зверь не слушал, точнее, не вчитывался. Во-первых, не интересно, во-вторых, подслушивать все-таки нехорошо.

А минут через двадцать в ложу явился давешний демон. С поклоном протянул своей госпоже тонкую стопку листков.

- Расскажи на словах, - приказала она, брезгливо отодвинув бумаги, - еще не хватало мне читать во время премьеры.

- Он вампир. Охотник. Называет себя Эрихом, - заговорил слуга, - среди местных известен под кличкой Вантала. Получил это прозвище за то, что охотится в одиночку. Во всяком случае, никто не припомнит, чтобы он был в чьей-то команде, и сам он утверждает, что не работает ни на одну из семей. Свою принадлежность к какому-либо из кланов скрывает, и выяснить ее до сих пор не удалось.

- А пытались? - поинтересовалась она.

- Пытались, - кивнул демон, - Вантала - экстраординарный охотник, и, разумеется, его личностью тут же заинтересовались.

- И что в нем особенного?

- Удачливость. Выйдя из Глубоких земель, он сразу продал сто жизней, оцененных позже по категории экстра. К категории экстра относятся жизни бессмертных, экзотов или девственников. В пакете, проданном Ванталой была сотня жизней экзотических бессмертных существ, не достигших половозрелости.

- Детей, - выдохнула она.

Зверь подавил желание втянуть голову в плечи. Ну, детей. И что? Если дети, так их уже и убивать нельзя?

- Детей, - подтвердил демон, - сотня - это очень много. Он отдал весь пакет практически за бесценок. Исходя из этого, можно предположить, что в запасе у него есть еще, как минимум, столько же. Скорее же всего, значительно больше. Кстати, обосновавшись в столице, Вантала не стал связываться со скупщиками. Вместо этого устроился техником в автомастерскую "Драйв".

- Техником? - она удивленно выгнула брови.

- Старшим смены, - тут же уточнил демон, - и, кстати, уже успел заслужить известность среди гонщиков-экстремалов. Ему прочат второй приз в Больших гонках. Первый, разумеется, снова возьмет Бегемот.

- Техником, - ее губы произнесли это слово так, что Зверю вновь пришлось призвать себя к порядку, - ты слышал, сэр Агар? - она подняла глаза на Жида, - слесарь. А ведет себя так, как будто он принц крови.

- А он и есть принц, - Жид пожал плечами, и Зверь едва не подпрыгнул в кресле, - будущий Темный Владыка.

- Да что ты? - она наконец-то отвела взгляд от своего носатого приятеля, - этот мальчик - хозяин Санкриста?

- Будущий, - напомнил Жид, - он, вообще-то, в бегах. Любящие родственники уже все ноги в поисках сбили, и хоть бы капельку его это обеспокоило.

- Зачем же он убегает? Не хочет стать Темным Владыкой?

- Представь себе - нет.

- Неужели быть техником лучше?

- Кто его поймет? - Жид поправил прядь волос у нее над ушком, и Зверь глухо зарычал, - У мальчика золотые руки, ледышка вместо сердца и компьютер вместо мозгов. Я не брался бы судить, что для него лучше, а что хуже.

- Подожди, - несколько секунд ее глаза неотрывно смотрели на Зверя, и тому вновь пришлось делать вид, что он полностью поглощен пьесой. Полог искрил, но держался, - Санкрист, - повторила она, - значит, он и есть тот самый Волчонок? Правнук…

- Если ты о Дрегоре, то таки да, это он.

- Тогда понятно, - она задумчиво кивнула.

- Что тебе понятно?

- Понятно, почему я ему не интересна. Как это ты говоришь: ноль эмоций, фунт презрения. Уже полчаса как я сняла полог, мужики в зале кончают один за другим, Артур, ты видел, и тот предпочел убраться. А этот скуластенький, хоть бы почесался.

- Но Дрегор против соблазнения не возражал, нет?

- Именно, что не возражал, - она вздохнула. Округлости грудей, под сильно декольтированным платьем, поднялись и опали, и Зверь мучительно позавидовал своему легендарному прадеду.

- Не понял, прости.

- Дрегор не поддался чарам, ему просто захотелось переспать с Лилит. Есть у него женщина? - она требовательно взглянула на демона.

- Женщина и мужчина, - тот сверился с бумагами, - да, женщина - оборотень, актриса, сегодняшняя дебютантка.

- Ах, вот как, - Лилит царственно взглянула на сцену, где Анжелика, в роли главной героини, учиняла своему возлюбленному скандал со слезами и битьем посуды, - мордашка ничего. А между ушками у нее что-нибудь имеется?

Демон дипломатично пожал плечами:

- Если желаете, я составлю доклад.

- Желаю, - сообщила Лилит, - а мужчина? Любовник?

- Нет. Оба гетеросексуальны.

- У них одна женщина на двоих?

- Видимо, да.

- Какое падение нравов! - она рассмеялась, сверкая белыми зубами, - он мне определенно нравится. Что скажешь, сэр Агар?

- Трахни его, если тебе хочется, - Жид пренебрежительно улыбнулся, - хотя, твоей тяги к извращениям я не понимаю.

Зверя давненько не макали в дерьмо так глубоко и походя. Успел отвыкнуть. И с непривычки эта небрежная пощечина показалась довольно болезненной.

- Когда он увидел меня, - Лилит вдруг перестала смеяться, - когда он увидел меня, Агар, я была под пологом. Я вошла и почувствовала… наверное, так чувствует себя Мария, когда Артур обращается к ней с молитвой. Кстати, как он?

- Да как обычно. Работает. А тексты, мерзавец, кидает в Сеть. Нравится ему смотреть, как СБ-шники с ума сходят. Последнее время повадился вкраплять туда дезу, чтоб, - говорит, не расслаблялись. Был давеча на Небесах. Вернулся, надрался и пошел в Глубокие земли чернокнижников мочить. За ним сразу стая охотников увязалась - как же, столько жизней на шару. А Арчи наш и охотников перебил. Чего там, - говорит, - нечисть ведь. Я когда это слово от него слышу, веришь, сам пугаюсь. А ну, как решит, что и я тоже…

- Почему Мария не попросит за него?

- Она просит. Но Сын… да ты сама знаешь, там свои сложности.

- Он так ее любит! Агар, почему меня никто не любит так же?

- Ну-ну, - Жид высвободил руку и приобнял свою царственную даму за плечи, - ты просто поддалась чарам упыреныша. Девочка моя, этот косоглазый слесарь - вампир. И не просто вампир - охотник. Он чародей. У него работа такая.

- И что?

- Да то, что ты сама - суть чары, грезы, волшебство. И вдруг купилась на банальную охотничью уловку. Ты знаешь, как они действуют?

- Чары?

- Охотники, - пальцы Жида гладили ее белое, округлое плечо, - самой качественной считается жизнь, которую забирают с болью. Эти твари, во всяком случае, лучшие из них, сначала зачаровывают жертву, или, если хочешь, очаровывают, приручают, приучают к себе. А потом убивают. Потому что так больнее. Разумеется, тебя он убить не сможет, да и не собирается, наверное. Просто сработала профессиональная привычка. Увидел экзота - очаруй и убей. Мастера, вроде твоего Ванталы, делают это бессознательно.

- Да? - может быть, она произнесла это с грустью? Зверь не слышал. А, в общем, даже и не рассчитывал. Чего там, пейсатый прав. Очарование действительно происходит бессознательно.

- Ты просто представь себе, как он убивал этих детишек, - очень серьезно предложил Жид, - маленьких, лет десяти, не старше. Он убивал их медленно, резал на кусочки, высасывал жизнь. Дети, наверное, кричали…

- Перестань, - попросила Лилит, - ее красивые губы скривились, в сумасшедших глазах распахнулась огненная бездна, - заткнись, Агар.

- Как скажешь.

И все равно она была прекрасна.

Лилит. Госпожа этих земель. Женщина, созданная из пламени. Из огня.

Тебе бояться ее нужно, Эрих, - сказал себе Зверь, - волк-одиночка, охотник, мать твою, за экзотами. Это ж огонь в чистом виде. То, что ты любишь, блин.

Она была прекрасна.

Информация ушла, просочилась. Что за свойство у нее такое поганое - просачиваться! Теперь драгоценных родственников можно ждать со дня на день. В гости. И ведь нагрянет родня, это уж как пить дать. Бежать надо, бежать, чем скорее, тем лучше. Было бы еще куда!

Кстати, Агар, чертов шкаф с носом и пейсами, он ведь и есть тот самый хмырь, который может открыть портал из этой дыры. Выпустить на Дорогу. Сама Лилит, кстати, тоже может. Но к ней обращаться - лучше уж прямо здесь подохнуть.

"Агар… - Зверь любовался точеным лицом владычицы, линией обнаженных плеч, безупречной кожей, - кого к нему заслать, Анжелику или Гарда?"

О том, чтобы пойти самому и мысли не возникло. Хотя, рассуждая здраво, идти следовало именно ему, Эриху-Вантале, принцу, наследнику и все такое. Потому что Агар прав насчет чар. И ни Гард, ни Анжелика не смогут быть столь же убедительны, хоть они перед этим Агаром пополам порвись.

Он ушел перед самым антрактом. Просто заставил себя встать и уйти. Думал, что не получится, что не сможет оторваться от созерцания, длил мучительное наслаждение, и, как утешение в этом сладком страдании, вспышками острого счастья одаривал Зверя ее задумчивый безумный взгляд.

Щербинка. За которую цепляется душа. Зацепилась. И нужно сорваться, с кровью, с болью, но сорваться обязательно. Потому что нельзя так, нельзя и все. Не его. Не ему. Не для таких, как он.

Он ушел.

Не глядя вокруг, шагал по людным улицам, распугивая прохожих. Люди шарахались в стороны, пугались, но сразу забывали и о страхе, и о том, что видели кого-то, кто заставил бояться. Незачем им помнить.

Слухи пойдут. Теперь уже точно пойдут.

Но об этом почему-то не думалось. Думалось о ней. О сумасшедших глазах, вытянутых к вискам, о гладких дугах бровей, о ярких и влажных губах. О точеной шее. О груди, которой тесно было под платьем, под смелым декольте.

Лилит. Владычица. В глазах ее огненная бездна. Она сама - огонь. Она… Она прекрасна.

Компьютер, тот самый, что вместо мозгов, отказался работать, вывесил табличку: "программа совершила недопустимую ошибку и будет закрыта. В случае повторения ошибки обратитесь к разработчику".

Раньше программа ошибок не допускала. Раньше не случалось ничего подобного. Да что вообще происходит?

Мигает огонек перегрузки системы.

Недостаточно данных для анализа. Недостаточно. Программе не с чем сравнить полученную информацию, тем более, что ее и информацией-то не назовешь.

"Недопустимая ошибка". А разработчик, он ведь только и ждет возможности добраться до дела рук своих… рук, ха! Ну-ну. Добраться и исправить. Все ошибки.

К черту! Ведь была гарантия. Была. Бессрочная, кстати сказать. Выданная самим Рогатым, или, как его здесь называют Сыном Утра. "Ты не способен любить", - сказал он. И не соврал, между прочим, потому что вообще не врал тогда. Значит, не любовь. Значит, просто гормоны. Они такие забавники, надо сказать, дают иногда знать о себе не к месту и не ко времени.

Зверь осознал себя в гараже, рядом с сочувственно молчащим Карлом. Джип не понимал, что происходит с хозяином, но знал, что быть такого не должно.

Не понимал. Вот то-то и оно. Машине не понять. И ты, Зверь, понять не можешь. Поэтому и любишь ты не людей, а вот этих чудесных, железных тварей. С ними легко. С ними хорошо. С ними надежно.

Зверь оглядел безлюдный гараж. Три десятка автомобилей, чьи хозяева предпочитают проводить вечера дома, перед телевизором. Три десятка душ, разбуженных им, разбуженных неосознанно. Машины проснулись лишь от того, что день ото дня Зверь видел их здесь. Видел их. Улыбался тем, кто был особенно симпатичен. Сочувствовал тем, кого обижали хозяева. Говорил с Карлом, а они, одинокие, стояли и слушали. И просыпались. Кто же знал, что так получится?

Зверь представил себе, как однажды, окончательно рехнувшись, он прикажет этой железной армаде отправляться в город. Демонстрация спятивших автомобилей. Как вам это понравится? А сколько их прошло через его руки в мастерской? Скольким он, опять же, сам того не желая, помог проснуться? Сколько их явится, если он позовет? Явится и сделает то, что он скажет?

Зверь улыбался. Ерунда, конечно. Все это баловство. Но он думал о машинах, а значит не думал о… О ней.

- Твою мать!

Карл уже похрюкивал мотором.

Все верно, парень, - Зверь открыл дверцу, - сейчас мы поедем в Пески и нефигово там развлечемся.

Поехать стоило. Хоть куда-нибудь. И Пески были лучшим из вариантов. Зверь не хотел и не мог оставаться один, только не сейчас, не в этот вечер. А в Песках… в Песках были такие же, как он. Люди. Нелюди. Вампиры, в общем. С ними хорошо. Легко. Почти как с машинами.

В Песках всегда было оживленно. А уж в этом месяце, накануне Больших гонок, кажется, вся пустыня сияла огнями фар и ревела моторами. Между сгрудившимися в табунки внедорожниками и байками жгли костры, жарили мясо, варили молоко со спиртом, где-то кричал от боли человек. Какой-нибудь бродяга, оказавшийся в плохое время в плохом месте. И, конечно, полыхала на своем месте пентаграмма. Огромная - почти триста метров в поперечнике, то есть, от острия до острия.

Карл свернул с шоссе на укатанный множеством колес песок и те, кто был поблизости, приветствовали джип восторженными воплями.

- Вантала! Хай! - Лысый подскочил, распахнул дверцу, - а у нас добыча! Хочешь?

- Пфе!

Зверь улыбался. Ребятишки не жадничали - в Песках это было не принято - щедро расплескивали вокруг себя энергию. Жизни, кто сколько мог, дарились темному небу и всем окружающим. До целых, настоящих посмертных даров доходило, конечно, редко. Такую роскошь мало кто мог себе позволить. Но крохами, капельками, тоненькими ручейками сила все же текла. От человека к человеку. От улыбки к улыбке. От костра к костру.

Здесь был праздник. Суровым будням в Песках не было места.

- Ну ты, блин… - Серп, вывинтившись из собирающейся потихоньку толпешки, - восхищенно оглядел его с ног до головы, - ну ты, блин, прикинулся. Это чего, теперь так носят?

Зверь только сейчас осознал, что явился в Пески, как был, в смокинге. Брюки в, мать их, стрелочку, узкие туфли. И бархатная бабочка под тугим крахмалом воротника.

- Я с премьеры, - объяснил он.

- А-а, - Серп вряд ли понял, но невиданный раньше наряд явно произвел на него впечатление. Господи, дите-дитем, а ведь мальчику уже хорошо за сотню.

Погладив Карла по горячему капоту, Зверь пошел через окружившую его толпу к пылающей пентаграмме.

Знакомые лица. Знакомые глаза. Знакомые восторг, обожание, гордость самим фактом знакомства. Кто-то махал рукой издалека, и для вспышки чужой радости достаточно было лишь кивнуть в ответ.

Человек умирал на колу. Действительно, бродяга. И без того, видать, полудохлый, он, не провисев еще и часа, уже готовился отдать концы. Вокруг собрались тинэйджеры, тыкали палками, жадно забирали силу, сколько умели. Умели они пока что немногое. Большая часть боли проходила мимо молодняка, старшие выбирали ее, походя, и отправляли дальше.

Воздух звенел.

Миновав почтительно расступившихся подростков, Зверь подошел к умирающему. Боль. Смешная боль. Слабенькая. Бродяга сломался раньше, чем острие вошло в его тело.

- Умри, - разрешил Зверь.

И человек умер.

Зверь обернулся к толпе. На него смотрели. Сколько глаз? Сколько их здесь вообще? Он забрал их игрушку, их жертву, их добычу. Он - хозяин.

Хозяин?

О, да! Ни один, ни один из них не осмелится спросить: по какому праву ты сделал это, Вантала?

Власть. Тень власти. Лишь намек на то, что он получит, взяв Санкрист. Взяв то, что принадлежит ему по праву.

Зверь улыбался.

Сколько их здесь? А, не важно.

Он раскрылся, отдавая им посмертные дары, отдавая жизни, так это называется здесь. Сто, двести, пятьсот, тысячу… Он не считал. Жизни, оцененные по категории экстра.

Синими стенами поднялся к небу свет пентаграммы.

Выли. Сотнями глоток выли, рычали. И опускались на колени. Один за другим, ряд за рядом, на колени, склоняли головы - бритые, хайрастые, со скромными косичками и панковскими гребнями, выкрашенными в ядовитые цвета. Такие разные. Такие одинаковые.

Такие смешные.

- Вантала…

Не имя - молитва. Не кличка - клич. Рокот множества голосов, дрожь земли под ногами.

- Вантала.

- Меня зовут Эрих, - будничным голосом напомнил Зверь, - встаньте уже, я и так знаю, что вы меня любите.