Дева и Змей

– Вы хотели станцевать с фейри, госпожа моя, – сказал Невилл, перевязывая волосы лентой, – вы все еще этого хотите?

– Да, – Элис почти не услышала своего голоса, так зашумела в ушах бросившаяся в лицо кровь, – с вами.

Он видел в темноте, он рассмеялся, разглядев, как она покраснела. Глаза вспыхнули на мгновение белым нелюдским огнем:

– Танец, моя леди. В нем нет места страху. Это свобода, пусть недолгая, но настоящая.

И, поклонившись, протянул ей руку. Когти на пальцах сверкали, словно осыпанные алмазной крошкой.

…Далеко-далеко от Земли, и все же очень близко к ней, близко к любой точке любого из миров Гиал нашел место, где упругая пленка на поверхности времени стала податливой и зыбкой. И Единорог вошел в вечную реку, с облегчением и надеждой подумав о том, что насчет Конца Света Эйтлиайн, похоже, оказался не прав…

На ней было платье, невесомое длинное платье с узкими рукавами. От локтей рукава расширялись и ниспадали на землю, легкие, поблескивающие бледно-золотой вышивкой. Юбка, взлетающая от малейшего дуновения легкого ветерка, была с длинными, до бедер, разрезами, шестью или восемью, а может даже и больше, не юбка – каскад широких, полупрозрачных лент. Никогда не стеснявшаяся носить короткие юбчонки, Элис лишь сейчас поняла разницу между ними и вот такими разрезами. Волнующую разницу. И она вздрогнула, когда ладонь принца легла ей на талию. Судорожно вздохнула.

От смущения?

От волнения?

Она любила танцевать. Она умела танцевать. И только что музыка, безудержным ритмом летящая над землей подстегивала ее, звоном цимбал и бесшабашной песней скрипок, звала в танец, приказывала подчиниться и слышать и слушать только ее. Весь мир был музыкой. А сейчас все тело словно сковало, и замерло сердце, и напряженные мышцы омывались волной мелодии, оставаясь безучастными к ней.

Эйтлиайн был в светло-сером, в светло-сером и белом. И тончайшие оттенки цветов переходили друг в друга – переливы света на блестящем шелке. Элис, облитая белым и золотым, сосредоточилась на жемчужной вышивке его туники, но волос ее коснулось теплое дыхание, нет уже насмешки в голосе, есть строгая настойчивость:

– Фиах арр мэе! Фиах мэе сийли, сиогэй ! [31] – и после паузы, короткой, но длящейся, кажется, целую вечность – вечность, потребовавшуюся Элис на то, чтобы послушаться и поднять на него взгляд, в тот самый миг, когда взглянула она в беззвездное небо черных горящих глаз, принц произнес тихо и властно: – Мо арьен риалта . [32]

И она стала звездой, серебряной звездой в его небе.

Смотри мне в глаза —

Мне нужен твой взгляд.

Сегодня я способен дать бой,

Сегодня я трезв,

Я говорю тебе: сделай шаг!

Пока деревья спят,

Ты можешь верить мне.

Он был солнцем, и она мириадами лучей, волнами тепла и света летела сквозь тьму, не зная ни страха, ни холода, потому что он был солнцем, и она была – его. Он был ночью, и она вуалью тьмы скользила под тьмой небосвода, не боясь света, потому что он был ночью, и он убил свет. Он был небесами, она – звездами. Он – пламенем, она – жаркими искрами, от которых вспыхивали пожары. Водами рек, бегущими в его море, стрелой на тетиве его лука, лентами в гриве его коня и лавой в его вулканах. Он был всем. И всем была она.

И вдвоем, как одно бесконечное, безграничное божество, не знающее Добра и Зла, не ведающее разницы между разрушением и созиданием, жизнью и смертью, грехом и добродетелью, в стремительном и вольном танце летели они. И в какой-то миг показалось Элис, что под ногами у них растрескавшаяся от боли, мертвая земля, но там, где проходили они, пролетали, проносились, там затягивались трещины, и оживали водой ручьи, собираясь в реки, и тучи грохотали грозами в иссушенном небе. Трава и деревья, новые горы и иные моря, вспышки звезд, глаза зверей в сумраке юных джунглей.

Мой лес болен луной.

Мой материк, по-прежнему пуст.

Я не хочу пожара,

Но огонь уже зажжен,

Я стою на самом краю.

Но пока держусь.

Моя земля просит воды.

Мой город переполнен и зол,

Как сжатый кулак.

Ветер больших перемен

Дует на восток.

Я чувствую начало конца,

Чувствую ток.

И Крылатый собрал рассыпающиеся искры ее смеха, пригоршней самоцветов рассыпал по ее волосам. Взял звезды с небес и сияющим ожерельем украсил ее шею. И где-то еще бродили они, под деревьями, чьи кроны уходили выше неба, и в пещерах из жемчуга и янтаря, и по натянутому над бездной волоску, острому, как бритва. И принц, скользя над бездонным провалом, взмахами крыльев удерживая равновесие, смеялся:

– Ты видишь, фея, серебряная моя звезда, видишь, ведь можно вверх! Но они не могут, не хотят понять. Для них есть только вперед или вниз. А ведь всего-то и нужно – взлететь. И разве в крыльях дело?

Потом они ехали вниз со Змеиного холма, и Облако не спешил, ступал медленно и осторожно, плавно скользил вниз по склону, словно и вправду был облаком – клочком белого, плотного тумана. И, прижавшись к груди своего принца, Элис, еще не вернувшаяся на землю полностью, еще живущая частью души там, в неведомых далях, в бесконечных и дивных мирах, словно просыпалась, еще не веря, но, уже не боясь понять, что все, что было, – действительно было. И не знала, не могла решить, не лучше ли считать эту ночь сном, красивым до слез, несбыточным, феерическим сном.

“Фиах мэе сийли”, – как наяву вспомнила она, – “смотри мне в глаза”.

И подняла голову, встретившись с ним взглядом.

Смелей,

Еще один шаг.

Лица смотрящих на нас

Уже остались в тени.

Я говорю тебе:

Мне нужен твой взгляд!

Прошу, смотри мне в глаза,

Смотри! [33]

Все получилось само, получилось, как должно было и не могло быть иначе, потому что… танец нужно закончить так, чтобы, когда придет время, светло и радостно начать новый. Танец нужно закончить. И Элис не смогла бы сказать, она ли потянулась вверх, ладонями обхватив голову принца – черные, густые, прохладные волосы скользнули под пальцами, словно ласковые змеи, – или он, Сын Дракона, склонился к ней.

Один поцелуй. Элис знала – догадывалась? – что губы его почти лишены тепла, как руки, как, наверное, весь он, эльфийский принц – совсем не человек, но живой и настоящий и желанный больше всех людей на свете. Больше даже, чем Майкл…

Ей показалось, что Эйтлиайн вздрогнул, что-то появилось в непроглядно-темных глазах, словно принц сделал шаг назад. Появилось и тут же пропало.

Господи, что же она делает?! Чего хочет сейчас?!…

Только один поцелуй…

И принц поцеловал ее. Легко, с мимолетной и ласковой нежностью, с той нежностью, с какой отцы целуют на ночь маленьких дочерей.

– Не сегодня, – сказал он просто, – ты – моя, и это неизбежно, но не сейчас, спустя годы, быть может, десятилетия или века… Спешить нельзя. Да и незачем.